они писали друг другу, их ревность, годы взглядов, сдерживаемых улыбок, их словарь случайных прикосновений. Все истории, что они рассказывали друг о друге и о себе. Все это было в их глазах и отразилось в них. Лицом сюда, пожалуйста, сказал фотограф. Саймон наклонил голову и повернулся. Когда фотосессия закончилась, гости разбрелись по гравию, болтали, размахивали руками, и она подошла к нему, стоящему на ступеньке. Ты очень красивая, сказал он. Айлин покраснела, в руках она держала букет цветов. Кто-то уже звал ее, от нее что-то хотели. Саймон, сказала она. Нежно, почти болезненно они улыбались друг другу и молчали, и вопросы у них были одни и те же: обо мне ли ты думаешь? Когда мы занимаемся любовью, счастье ли это для тебя? Причинял ли я тебе боль? Любишь ли ты меня? Будешь ли всегда? Теперь от церковных ворот ее звала мать. Коснувшись руки Саймона, Айлин сказала: Я вернусь. Он кивнул, улыбаясь ей. Не волнуйся, сказал он. Я буду тут.

24

Дражайшая Элис – быстро доложу, что свадьба была очень красивой, а мы сейчас в поезде, направляющемся в Баллину. Я все время забываю, что Саймон по сути (хоть он и отрицает это) политик, и знает чуть ли не всех в стране. Сейчас он ведет затяжную беседу с каким-то мужчиной, которого я вижу впервые в жизни, а я сижу и набираю это сообщение. Размышляю о том, что ты написала в последнем имейле о красоте, мол, сложно поверить, что она может быть важна или значима, если она просто случайна. Но красота привносит в жизнь удовольствие, так ведь? Не обязательно быть верующей, чтобы это оценить. Забавно, что у меня всего два лучших друга, и оба они совсем на меня не похожи. На самом деле единственный человек, который на меня похож, – это моя сестра, она совершенно сумасшедшая, как и я, и она меня так же бесит, как и я сама себя. Вчера она была очень красива, между прочим, платье ее было без бретелек, я знаю, ты такие не одобряешь. Незнакомец – собеседник Саймона сейчас подсел за наш столик и показывает ему что-то на своем телефоне. Кажется, это фото птицы? Может, этот человек фанат птиц? Не знаю, я все прослушала. Как бы там ни было, очень жду встречи с тобой. Кажется, у меня была какая-то мысль о красоте, или о свадьбе, или о тебе и Саймоне, или насколько вы другие в сравнении со мной, но я не могу вспомнить, что это была за мысль. Ты знаешь, что в первый раз я оказалась в постели с Саймоном почти десять лет назад? Порой я думаю, как прекрасна была бы моя жизнь, если бы он по христианскому обычаю попросил меня тогда выйти за него. У нас бы сейчас уже были дети, и сейчас они, наверное, ехали бы с нами в поезде и подслушивали разговор отца с любителем птиц. Такое чувство, что, если бы Саймон пораньше взял меня к себе под крылышко, я стала бы гораздо лучше. И он бы тоже стал, ведь у него было бы о ком заботиться и кому доверять все это время. Грустно признавать, что уже слишком поздно и нас не изменишь. Мы уже практически сформировались и стали тем, кто мы есть. Наши родители стареют, Лола замужем, я продолжу принимать неверные жизненные решения и страдать от приступов депрессии, а Саймон останется очень компетентным и добродушным, но эмоционально закрытым человеком. Но может, так вышло бы при любом раскладе, и мы бы не смогли ничего с этим поделать. Это напоминает мне о дне, когда я впервые тебя увидела, на мне был зеленый кардиган, у тебя лента в волосах. Возможно, жизнь, которую мы проживали вместе и порознь, – она уже была при нас в тот день. Правда в том, что я на самом деле люблю Лолу, и маму, и они, думаю, любят меня, но мы не находим общего языка и, видимо, никогда не найдем. Забавно, но, может быть, не так уж это и важно, важнее просто любить друг друга, что бы ни случилось. Знаю, знаю – «она пару раз сходила на мессу и возжелала возлюбить всех и каждого». Как бы там ни было, мы уже в Атлоне и мне пора заканчивать письмо. Просто напомни мне, что у меня есть идея эссе про «Золотую чашу», которую я хочу обкатать на тебе. Доводилось ли тебе читать роман пикантнее?? Я швырнула его через всю комнату, когда дочитала. Не могу дождаться, когда увижу тебя. Люблю люблю люблю. Айлин

25

Поздним утром в начале июня, на железнодорожной платформе две женщины обнялись после нескольких месяцев разлуки. Позади них с поезда сошел светловолосый мужчина с двумя чемоданами. Женщины молчали, зажмурившись, обвивая руками друг друга – секунду, две, три. Осознавали ли они в момент жарких объятий, что есть в этой картине нелепый, почти комический оттенок – рядом кто-то бурно чихал в скомканную салфетку, пустая пластиковая бутылка катилась по платформе, гонимая ветром; автоматический билборд на стене вокзала превращался из рекламы шампуня в рекламу автостраховки; жизнь в своей обыденности и уродливой пошлости лезла отовсюду. Или в тот момент они не осознавали этого, и даже больше чем не осознавали – они были словно экранированы, недосягаемы для пошлости и уродства, на мгновение узрев что-то более глубокое, скрытое под поверхностью жизни, не реальность, а скрытую реальность: нечто существовавшее всегда и всюду в прекрасном этом мире?

/

Когда в тот вечер Феликс после работы подъехал к дому Элис, в окнах горел свет. Шел восьмой час, еще не стемнело, но уже похолодало, и море за деревьями отливало зеленью и серебром. С рюкзаком на плече он протрусил к двери и дважды постучал молоточком по латунной табличке. Холодный соленый воздух бодрил, руки замерзли. Дверь открылась, за нею оказалась не Элис, а другая женщина – ее ровесница, но выше ростом, брюнетка с карими глазами. Привет, сказала она. Ты, наверное, Феликс, я Айлин. Заходи. Он вошел, и она закрыла дверь. Он нерешительно улыбнулся. О, сказал он. Я о тебе наслышан. Взглянув на него, она сказала: Надеюсь, только хорошего. Она сказала, что Элис готовит ужин, и он пошел за ней по коридору, сверля глазами ее затылок и узкие изящные плечи, плывущие к кухне. Там за столом сидел мужчина, а Элис стояла у плиты в заляпанном белом фартуке,